БРАВО, ИЛИ ВЕНЕЦИАНСКИЙ БАНДИТ, ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН. Сочинение Я.-Ф. Купера. Санкт-Петербург. 1839. В типографии
Конрада Вингебера. Четыре части: I — 189, II ― 206, III — 192, IV — 218. (12).
Купер явился после Вальтера Скотта и многими почитается
как бы его подражателем и учеником; но это решительная нелепость: Купер —
писатель совершенно самостоятельный, оригинальный и столько же великий,
столько же генияльный, как и шотландский романист.
Принадлежа к немногому числу перворазрядных, великих художников, он создал
такие лица и такие характеры, которые навеки останутся художественными типами:
вспомните его Соколиного-Глаза, который потом
является Тенетником, вспомните его пчелиного охотника Павла, его Твердосердого, его Харвея Бирша, его Джона-Поля* 1 и множество
других лиц, вероятно, столько же как и мне, знакомых и
перезнакомых вам. Сверх того, будучи гражданином
молодого государства, возникшего на молодой земле, не похожей на наш старый
свет,— он через это обстоятельство как будто бы создал особый род романов — американско-степных и морских. В самом деле: эти дивные
изображения беспредельных степей Америки, покрытых травою выше человеческого
роста, населенных стадами бизонов, пересекаемых огромными лесами, таящими в
себе краснокожих детей Америки, ведущих и между собою и с белыми непримиримую
брань,— где, у кого, кроме Купера, можете вы найти все это? — А море, а корабль
— тут он опять как у себя
422
ложное заключение, что Купер может быть у себя
Признаемся, не без страха принялись мы за чтение
«Браво»: нам было бы грустно удостовериться, что такой великий художник, как
Купер, мог писать плохие романы, как какой-нибудь Больвер.
Вот уже мы, через великую силу, прочли главу, другую...
перевод уже одолевал наше терпение, нашу любовь к искусству, готовую на великие
жертвы — даже на чтение таких переводов... но вот мрак начал рассеиваться,
легкие очерки стали превращаться в живописные фигуры, слабые тени — в живые
образы и лица — и, несмотря на ужасный перевод, мы уже не читали, а с
ненасытною жадностию пожирали остальные главы
и части... И теперь, когда уже роман давно прочтен, и теперь носятся перед
нашими глазами эти дивные образы, которые могла создать только фантазия великого
художника... Вот старый рыбак Антонио, с его энергическою
простотою нравов, с его благородною грубостию; вот
глубокий, могучий, меланхолический Браво; вот кроткая, чистая, милая Джельсомина; вот ветреная и лукавая Анина — какие лица,
какие характеры! как сроднилась с ними душа моя, с какою сладкою тоскою мечтаю
я о них!.. Коварная, мрачная, кинжальная политика венециянской
аристократии; правы Венеции; регата, или состязание гондольеров; убийство Антонио
— все это выше всякого описания, выше всякой похвалы. И все это так просто,
так обыкновенно, так мелочно, по-видимому; люди хлопочут, суетятся: кто хочет
погулять, кто достать деньжонок, кто поволочиться, кто пощеголять; лица всех
веселы, публичные гулянья пестреют масками, по каналам разъезжают гондолы,— но
из всего этого выставляется какой-то колоссальный призрак, наводящий на вас оцепеняющий ужас... И все действие продолжается каких-нибудь три дня; внешних рычагов нет — вся драма
завязывается из столкновения разных индивидуальностей и противоположности их
интересов, все события самые ежедневные,— но только не раз во время чтения
опустится у вас рука с книгою, и долго, долго
423
будете вы смотреть вдаль, не видя перед собою никакого
определенного предмета...
Прежде нежели произносить такой решительный и такой презрительный
приговор произведению такого великого мастера, как Купер,— не худо было бы
прочесть его в подлиннике, если доступен язык его, или хоть во французском
переводе, потому что все французские переводчики, вопреки большей части
русских, имеют похвальную привычку заботиться о смысле и правильности языка.
Теперь о переводе «Браво». Вот вам несколько
образчиков, впрочем еще не самых отчаянных: «Пошел с веселостию в другую комнату, будучи слишком привыкши к интригам, чтобы заняться этою
поосновательнее. — И это-то ты называешь твое знание людей. — Рука
воспитанницы его, будучи однажды соединена с моею, и зло, до этого
относящееся, сделается невозвратимым. — Особенное положение Венеции и
число находившихся в ней моряков соделали город этот
знаменитым забавою этого рода. Семейства были известны и славны целые столетия
своим искусством и ловкостию править веслом, так как
в Риме таковые
были
знамениты подвигами менее полезными и менее невинными. Было обыкновение
избирать из этих семейств людей самых сильных и ловких; и, призвав
на помощь святых своих и осуществи гордость и воспоминания свои песнями,
в которых упоминались великие дела их предков, соперники пускались к цели со
всем жаром, который только честолюбие и страсть к победе внушить могут» 5.
Не правда ли, что очень хорошо? — И весь-то роман так переведен, и еще с подлинника:
как не согрешишь, не скажешь, что не в помощь богатство?..
424
* А этого не угодно ли для курьезу
сравнить с Джоном-Полем г. Александра Дюма, чтобы увидеть разницу между
самобытным гением творчества и литературным
обезьянничеством жалкой посредственности2.