СПОСОБ К РАСПРОСТРАНЕНИЮ ШЕЛКОВОДСТВА. Я. Юдицкого. Москва. В губернской тип. 1839. В 8-ю д. л. 34 стр.

Странное дело! у нас многие нападают на то, что в учебных заведениях, в числе наук, не только находится русская словес­ность, но и еще считается одним из главнейших предметов учения. Мы никак не оправдываем этих нападков. Оставляя в стороне теорию красноречия и поэзии, и вообще всякую теорию, в низших учебных заведениях, после основательного и строгого изучения грамматики, полагаем даже полезным занимать учеников практи­кою языка, чтобы они умели ясно, вразумительно, кругло, прият­но и прилично написать записку о присылке книги, приглашение на вечер, письмо к отцу, матери или другу о своих нуждах, чув­ствах, препровождении времени и прочих предметах, не выходя­щих из сферы их понятий и их жизни. Тут главное дело, чтобы приучить их к естественному, простому, но живому и правиль­ному слогу, к легкости изложения мыслей и — главное — к сооб­разности с предметом сочинения. У нас, напротив, или приучали рассуждать детей о высоких или отвлеченных предметах, чуждых сферы их понятия, и тем заранее настроивали их к напыщен­ности, высокопарности, вычурности, к книжному, педантическому языку,— или приучали их писать на пошлые темы, состоящие из общих мест, не заключающих в себе никакой мысли. И все это в темных педантических формах хрии (порядковой, превращен­ной, автонианской) ¹ или риторического рассуждения в известных схоластических рамках. И какие же плоды этого учения? — Без­душное резонерство, расплывающееся холодною и пресною водою общих мест или высокопарных риторических украшений. И по­тому ученик, образованный по старой системе, напишет вам рас­суждение о том, что знает, а между тем не умеет написать запис­ки, простого письма. Это похоже на человека, который умеет хо­дить на манер древних героев, со всем театральным величием, а не умеет ни войти, ни стать, ни сесть в порядочном обществе. О господа, ужасная эта наука — риторика! Блажен, кто мог стрях­нуть с себя ее педантическую гниль и пыль, и горе тому, кто на­всегда и поневоле остался щеголять в ее мишурной порфире, в ее бумажной короне на голове и с ее деревянным кинжалом! А меж­ду тем должно учить детей писать; но только в основу этого уче­ния должно полагать грамматику, в ее общем значении, и тесное

470

знакомство с духом родного языка, знакомство, приобретенное теориею и еще больше практикою. Что проще — то и истиннее и труднее, и потому гораздо легче выучиться писать слогом Ло­моносова или Хераскова (мы говорим о прозе), нежели слогом Карамзина, Батюшкова, Жуковского, так же как гораздо легче писать слогом Марлинского, нежели слогом Пушкина или Гоголя. Конечно, талант дается природою; но мы гово­рим о том, что можно, по силам каждого, приобресть учением; хорошая метода учения развивает талант, а дурная дает ему лож­ное направление. А куда же девалась наша риторика — мы гово­рим только о грамматике? Неужели риторику должно исключить из предметов учения? — Нисколько, но должно ввести ее в ее собст­венные пределы. Чтобы писать хорошо, надо запастись содержа­нием, а этого никакая риторика не даст,— и та, которой до сих пор у нас учат, дает только губительную способность вариировать отвлеченную мысль общими местами и растягивать пустоту в бес­конечность, другими словами — пускать мыльные пузыри. Содер­жание дается целостностию образования и развития; умение вла­деть содержанием, то есть развивать его правильно, дает логика; риторика же не виновата ни в том, ни в другом. Обыкновенно у нас риторики начинаются изложением теории периодов; вот первое незаконное присвоение риторики чужого: теория периодов относится к синтаксису, что уже многие понимают. За теориею пе­риодов следует теория украшенного языка — троп, метафор, фи­гур: вот это действительно относится к содержанию риторики. Но и тут риторика совсем не должна учить красно писать, или сочи­нять, на заданные темы, тропы и фигуры, а только должна показать значение того и другого, как выражение известного состоя­ния или известной настроенности духа пишущего. За теориею языка украшенного обыкновенно следует учение о хриях и рас­суждениях — это вон, как педантическую гниль и пыль, как ги­бель всего естественного, простого, как ферулу, о которой воспо­минание должно сохраняться, подобно факту старины, вместе с школьными преданиями о палях, суботках и прочем, о чем так забавно рассказывает «Пан Халявский» ². Стилистика — вот на­стоящее содержание риторики; но это не теория, а систематиче­ский, по возможности, сбор эмпирических правил, подкрепленных примерами...

Куда мы зашли? «Какое отношение имеет грамматика и рито­рика к шелководству?» — скажете вы... О, большое, очень боль­шое, как сейчас увидим...

Кто пишет и писания свои печатает, тот — литератор, хоть бы он писал о лошадях или собаках, не только о червях. Кто хочет быть литератором, тот должен и знать язык, и владеть языком,— условие, без которого sine qua non *. Французы лучше других поняли эту практическую истину. Правила языка их приведены

471

почти в математическую точность; знание своего языка и умение правильно и свободно выражаться на нем и словесно и письмен­но — у них одно из первых условий образования, точно так же, как светскость, хороший тон. Поэтому, если француз пишет нехо­рошо — это не от неумения, а от претензий на выспренность или от сбивчивости в понятиях. Хорошее везде хорошо, и подражать хорошему очень похвально. Жаль, что у нас в литературе пере­стали в этом подражать французам. Прежде по крайней мере ста­рались писать и писали правильно книжным языком; теперь словно безграмотность есть право на литераторство... Это вообще недостаток нашей общественности, недостаток нашего образова­ния. Сколько у нас людей, которые по-французски пишут, как французы, а по-русски двух слов не умеют сказать и у своих ла­кеев спрашивают о значении слова или спрашивают, как назвать вот то-то или это! Сколько у нас людей, которые ни на каком языке не умеют написать двух слов, а между тем не лишены ино­гда не только образованности, но и учености, и обладают большим умом!!.. У французов литературное образование — принадлежность и условие образованности; у нас еще роскошь, и будет рос­кошью, пока семена нового воспитания не принесут желанных плодов...

Вот книга о шелководстве — послушайте: «Осмелюсь пред­ложить добро(ы)й совет изобретательным и деятельным хозяе­вам наших времен (нашего времени?), обратить должное внима­ние на сию практическую теорию: (,) где не нужно рассматривать сочинения со стороны строгих журналистов; но обратит(ь)ся на цель отрасли (чего?) столь полезной, с точки истины (обратиться с точки истины на отрасль!!!...), и вникнув в оную, верно опытные и благонамеренные люди, (запятая) оправдают и извлекут новые приятности (?!..); (точка с занятою) и впоследствии большие вы­годы, в своем изобильном, также и не богатом, но хорошо учрежденном хозяйстве: (две точки) последуя сему совету». Хорошо? литературно?.. Не угодно ли еще полюбоваться? «Видя способы неблагонадежные, (запятая) в наблюдении сего занятия; (точка с занятою) вздумал (кто?) удостовериться опытом возможности, (запятая) иметь в лучшем состоянии шелководство, в чем и успел, хотя не большое количество было выкормлено червей; но однако и сие чрезвычайно удивило очевидцев того края. Многие татары и другие жители, занимавшиеся уже давно шелководством: (две точки) были поражены таковою (такою?) неудачею, по их мне­ниям; сильное произошло разноглагольство, вопреки моим доказа­тельствам и предположениям. Некоторые говорят, что толщина и величина червей показывает болезнь; (точка с занятою) от кото­рой они умрут, (;) другие же уверяли, что от излишней питатель­ности не совьют (кто? — черви или другие!) коконов и не будет от них шелка: столько натолковали угрожающих опасностей, (за­пятая) первому моему опыту, и телись узреть неудачу; но впо­следствии доказано (ай!..), что излишняя питательность не повре­

472

дила. Все черви, (запятая) свили отличного качества коконы, кои в размотке удивили тоже и шелкомотальщика, который был уже несколько лет знаком, (запятая) с выше упомянутыми шелковоствами»³ (вероятно, способами шелководства?) и пр. Что за пута­ница! О здравый смысл! о грамматика! о риторика! о логика! когда вы были больше поруганы!..

Долг рецензента — по крайней мере изложить содержание разбираемой книги; но для этого ему должно сперва прочесть книгу; а неужели вы будете требовать, чтобы мы читали подоб­ные книги, способные отвратить от всякого чтения и от самого шелководства?..

473