Том второй. Собрание сочинений в 9 томах

ШАПКА ЮРОДИВОГО, ИЛИ ТРИЛИСТВЕННИК. Исторический роман из времен Елисаветы и Екатерины. Соч. Зотова. Москва. В тип. Августа Семена, при императорской Медико-хирургической академии. 1839. Три ча­сти, в 12-ю д. л. В 1-й части 266, во 2-й 298, в 3-й 256 стр.

Что это за миленькие три книжечки, так красиво и изящно изданные? Кто это является перед публикою так опрятно и ще­гольски разодетый?.. Ба! да никак уже это почтеннейший г. Зо­тов — тот самый, который, в числе десяти литераторов, недавно явился перед публикою в таком изящном виде?..¹ Странная ме­таморфоза! А это точно он... Вот его неподражаемый слог, его пламенное красноречие, его глубокомысленные рассуждения, его смелые и резкие очерки характеров и происшествий... «Шапка юродивого, или Трилиственник» — какое заманчивое, полное та­инственности заглавие!.. И однако ж с горестию в душе и сокру­шенным сердцем должно сказать, что это название, обещающее тьму чудес, очень досадно обманывает так искусно возбужденное любопытство читателей. «Трилиственник», например, совсем не какая-нибудь волшебная трава, вроде «Иванова цвета»: из этого трилиственника даже нельзя сделать порядочной настойки чита­телям и почитателям неподражаемого таланта знаменитого г. Зо­това. Видите ли: жили трое приятелей, связанных такою нераз­рывною дружбою, что их прозвали «трилиственником», а у прия­телей было по сыну, которые опять жили так дружно, что и их прозвали «трилиственником». Теперь сами судите, можно ли что сделать из этого «трилиственника». Теперь, что такое «шапка юродивого»?.. О, это вещь, которую могло изобрести только пла­менное и фантастическое воображение г. Зотова! Видите ли, в чем дело: одного из приятелей звали Александром Петровичем, а сы­на его Гришею. Отец назначал его в духовное звание, но Гриша вымолил, или, лучше сказать, выцеловал у отца позволение пойти в военную службу. Между Смоленском и Петербургом ша­тался один юродивый, которого звали Гришею и считали вдох­новенным и который предрек, что Гриша будет фельдмаршалом, а для большей уверенности в действительности предсказания надел на него свою шапку—и вот вам «шапка юродивого». Сам отец Гриши, подгулявши раз с приятелями, увидел во сне сына своего фельдмаршалом. Этот Гриша — Григорий Александрович Потемкин, «великолепный князь Тавриды»...² Г-н Зотов изобра­зил Потемкина такою могучею и широкою кистию, что, вероятно, тень великого вострепетала от радости, а тени других великих от горести, что не им достался завидный удел попасть под чудо­творный резец почтеннейшего г. Зотова. Впрочем, из широкого очерка автора «Шапки» мы узнаем о Потемкине только то, что он боялся отца как огня, беспрестанно целовал у него руки и, стоя перед ним навытяжку, на обещание отца высечь его, приговари­вал: «Воля ваша», потом пил и кутил и в офицерском обществе отпускал остроты и шуточки, какие только могли прийти в го­

492

лову г. Зотову. Да и герой романа совсем не Потемкин, хотя «шапка юродивого» и принадлежит ему по всем правам, а какой-то Егорушка Л—ской очень образованный, весьма чувствитель­ный и отлично великодушный капитан армии и друг детства Потемкина. Этот Егорушка, имея слишком чувствитель­ное сердце, несколько раз влюблялся в россианок, а один раз влюбился насмерть в немку-графиню, с которой, по преодолению многих препятствий, и сочетался «законным бра­ком». Сперва Егорушка сделался известным, в семилетнюю вой­ну, Румянцеву, потом Фридриху Великому, далее Петру III и Ека­терине Великой. Разговоры и тонкое, политическое обращение с лицами романа обличают в г. Зотове человека, знающего выс­ший тон, и глубоко понявшего, что такое «галантерейное обраще­ние» ³. Особенно мастер г. Зотов изображать высокую платони­ческую любовь. Когда капитан Егорушка Л—ской стоял с сво­ею ротою в замке графа Каленгейм и расположился «обожать» дочь его, графиню Анну, то имел с нею преудивительные объяс­нения. Так, например, однажды он завел с нею речь о русской парной бане, и как она изъявила особенное любопытство касатель­но этого, действительно очень интересного предмета, то он, с свой­ственною ему ловкостию, и имел честь объяснить ей, как парятся русские мужики и бабы, «хлеща себя березовыми прутьями с ли­стьями». Теперь, благодаря г. Зотова, мы знаем, что с «обожае­мою девою», чтоб решительно пленить ее сердце, и особенно воображение, должно говорить о бане, и советуем каждому, при пер­вом случае, испытать действительность этого нового средства к побеждению своей «жестокой барышни и милой воровки своего покоя». Графиня ему сказала: «Вы сегодня в прекрасном распо­ложении духа», а он ей ответил: «Я в первый раз имею счастие быть так близко подле вас — не мудрено одушевиться». Она ему заметила, что от него всегда зависит это счастие, а он ей только на­мекнул об Икаре, который погиб оттого, что полетел к солнцу, и за­ключил все это следующим монологом: «Как часто бывает для нас небо на земле! Но это только для избранных счастливцев, а для других... целый ад поселяется в сердце. Не лучше ли же бежать от последнего, когда знаешь и чувствуешь, что не можешь достигнуть до первого». Один раз, похваляясь русскою силою, пе­хотный капитан Егорушка Л—ской вызвался одною рукою под­нять графиню Анну и подставил ладонь... «Анна смешалась и покраснела, а Л—ской понял ее мысль,— замечает автор,— и со всею капитанскою деликатностию сказал ей так: „Можете быть уверены, графиня, что это дело одной минуты — и со все­возможным приличием”». Отец Анны, старый граф, был очень любопытен увидеть такое интересное представление — и Анна со­гласилась участвовать в нем. Вдруг старый граф захворал, а гра­финя Анна бросилась на шею капитану Егорушке Л—скому, сказав ему: «Спасите его, и я ваша!» — Галантерейное, черт возьми, обращение!.. Раз входит он в комнату больного графа,

493

который крепко спал, и видит графиню Анну, которая тоже крепко спала. «Бурно взволновалась в юноше кровь; пыл страсти захва­тил дыхание; но чувство чести одержало верх,— и он с поспешностию вышел»⁴. Вот что значит истинно «платоническая» страсть...

Мы все сказали о новом романе г. Зотова: читатели теперь могут иметь о нем самое удовлетворительное понятие, даже и не читавши его; это тем выгоднее для них, что г. Зотов имеет уди­вительную способность писать слишком плодовито и широко: прочтя одну часть его романа, вы думаете, что прочли целых пять романов. Особенно плодовиты его отступления, в которых он фи­лософствует; но их непременно надо прочесть вам самим, пото­му что ничего подобного в нашей литературе нет и не было. В этих философских отступлениях и медитациях г. Зотов явля­ется опасным соперником Гегелю, и если германский философ возьмет над ним верх строгостию метода и дисциплиною систе­мы, зато г. Зотов непременно победит его глубиною идей и орлиною смелостью взгляда...

На обороте романа напечатано: «Цена за три части двена­дцать рублей», а что стоит одна часть или две части, к сожале­нию, не сказано.

494