РУССКИЕ ЖУРНАЛЫ
В нашей журналистике с началом
нынешнего года произошло столько перемен, что 1839 год должен составить эпоху в
ее летописях. Явились два новые журнала; 1 некоторые старые изменились2.
К непоследней новости относятся и беспрестанные обзоры своих собратий3.
Мы первые довольно уже начитались разных отзывов и суждений о самих себе, мы,
которые ни о ком не судили. Думаем, что правила приличия и вежливости требуют,
чтобы мы за внимание заплатили вниманием и не остались в долгу, особенно у
почтенного и маститого «Сына отечества», который так скромно и так любезно
приветствовал нас своим немного дрожащим от старости и от небольшой досады
(вследствие старости же) голосом...4 «Галатея» — дама и красавица5—от
нее мы отделаемся несколькими комплиментами и любезностями; а
406
«Сыну отечества»... Но начнем по порядку и не забудем и прочих журналов.
С кого же начать? — Мы не будем долго думать и начнем—с «Современника», потому
что ни один журнал не читаем мы с таким удовольствием, ни один журнал так
высоко не ценим, как «Современник». Читатели «Наблюдателя» еще с прошлого года
находили в нем постоянно самые подробные отчеты о каждой книжке
«Современника». Но эти отчеты доселе помещались в «Литературной хронике», где
не должны иметь место повременные издания; но теперь мы решились почаще
заглядывать в область журналистики, и обзоры «Современника» будут уже в этом
отделении, которое, не составляя особого отделения журнала, будет как бы
заключением «Литературной хроники».
«Современник» всегда богат хорошими оригинальными статьями
— обстоятельство, которое дает этому журналу высокую цену. Первая книжка за
нынешний год, составляющая тринадцатый том издания, особенно богата хорошими оригинальными
статьями. Пересмотрим их по порядку. Первая — «Знакомство с Рунебергом» г. Я.
Грота содержит любопытные подробности об одном из знаменитых современных поэтов
и литераторов шведских — Рунеберге и о шведской литературе. Статья эта —
отрывок из путешествия по Финляндии, отрывок, возбуждающий живейшее желание
прочесть путешествие, изданное вполне. Пропуская «Разбор новых книг», переходим
к статье «Отрывки из истории партизанов Пиренейского полуострова» г. Н. Неве
При первом известии об
отречении Фердинанда VII, Испания вспыхнула, как страсти на Востоке, чуждые
постепенности и границ,— и совершила восстание так единодушно и одновременно,
как при звуке тревога европейские войска вскакивают с бивака. Это сравнение тем
вернее, что испанцы взялись за оружие, не спрашивая, достанет ли у них силы для
нападения или для обороны? как в европейском войске напрасно искать того, кто
первый по звуку тревога стал на свое место, так в испанских Деревнях напрасно
искать того, кто первый вскричал: «Да здравствует Фердинанд VII! смерть
французам!» Выражение: «Испания восстала как один человек» останется
классическим в истории — но будет не полно: ибо Испания восстала, как один
человек, мучимый тем лихорадочным нетерпением, при котором время стоит, а думы
жгут. Положение народа спокойное, но грозное, не терпящее ни отлагательства,
ни противоречия, уняло с первых дней восстания происки людей, хотевших
остановить восстание из страха, из личных выгод или в надежде лучшего
управления при новой Династии. «Мы осрамим себя, если признаем королем
Иосифа»,— твердили испанцы, полные народной гордости. Вскормленные матерями, не
допускавшими их к груди без крестного знамения, кропившими их пеленки святою
407
водою, испанцы говорили: «Еще при Дон Пелагио мадонна
приняла Испанию под свое покровительство: и мы оставим без защиты ее образа,
блестящие испанским золотом, ее статую в одеждах, сшитых испанками, оставим в
то время, когда мадона в Кавадонгской пещере проливает крупные слезы; когда в
Монсеррате венок из свежих цветов на голове мадоны превратился в черный!..
Мученики вознеслись на небо из-под рук палачей из зубов зверей римского цирка;
святые с помоста монастырских келий, дети испанцев возносятся на небо с материнских
колен — мы вознесемся с поля сражения, покрытые кровию французов, как мученики
пылью римскою цирка, как наши дети слезами матерей!..»
Неужели это пустой набор слов
без смысла, как в критике или рецензии иного журнала, а не пламенная, живая
импровизация?..
Критическая статья «Шекспир» очень интересна по своему
содержанию и хорошо составлена8.
«Картина Бразилии» — статья прелюбопытная по фактам о
мало или почти неизвестной у нас стране мира и по прекрасному, живому
изложению.
За этими статьями следует собственно изящная
словесность. Прочтя с удовольствием «Два рассказа, или Болгарка и подолянка»*, очень милый, но несколько
растянутый рассказ В. Луганского, вы переходите к «Городу без имени»,
прекрасной, полной мысли и жизни фантазии князя Одоевского. В этой фантазии
(иначе мы не умеем назвать прекрасного произведения кн. Одоевского) с силою и
энергиею показана вся пошлость и безнравственность одностороннего взгляда на
развитие народов и государств, вследствие которого основою, двигателем и целью
их жизни и стремления должна быть только польза9. «Праздник мертвецов» — перевод с малороссийского
наречия на русский язык одного из милых юмористических рассказов талантливого
Грицка Основьяненка.
В отделении стихотворений остановимся на «Новой сцене
из „Бориса Годунова”», чтобы сказать, что этот
небольшой отрывок блестит всею лучезарностию творческого гения Пушкина и что мы
не понимаем, почему великий мастер исключил его из целого произведения10.
«Путешественнику», стихи четырнадцатилетнего Пушкина, интересны как факт —
не больше 11.
Перелистав с читателями первую книжку «Современника»,
приглашаем их перелистать с нами три первые книжки «Библиотеки для чтения» и просим их не
пугаться тяжести труда — мы намерены совершить его на ходу.
Может быть, многие ждут уже от
нас брани, насмешек, нападок, потому что мы заговорили о «Библиотеке для
чтения»; напрасные ожидания! Наши литературные мнения чужды всякой личности, всех отношений, требующих, для своей ясности,
особенных
408
Первое отделение в «Библиотеке для чтения» — «Русская
словесность» — название немного неверное, потому что предмет и прочих всех
отделений тоже — русская словесность. Отделение «Русской словесности» в
«Библиотеке для чтения» всегда начинается стихотворениями. По причине
стихотворного бесплодия в современной русской литературе, это отделение
«Библиотеки» всегда было крайне слабо. Г-н Тимофеев — всегдашний и неутомимый поставщик для этого отделения,—
можно судить, каково оно! Вдруг в трех книжках «Библиотеки для чтения» за
нынешний год явилось одиннадцать прекрасных, поэтических стихотворений. Это
было загадкою для многих — только не для вас. Автор этих прекрасных
стихотворений — г. Красов. У нас была тетрадь его стихов (единственный
экземпляр), и мы были уполномочены поэтом брать из нее, что нам угодно.
Вследствие этого в «Наблюдателе» еще за прошлый год помещено было несколько
стихотворении г. Красова — остальные дожидались своей очереди. Вдруг редакция
«Наблюдателя» потеряла эту тетрадь, единственный список стихотворений, писанных
в продолжение нескольких лет. Вероятно, тот, кому тетрадь попалась в руки,
переслал ее в редакцию «Библиотеки» 13,— и мы очень рады, что
прекрасные стихотворения любимого и уважаемого нами поэта, утраченные для нас,
не утратились для публики. На тетради в самом деле не было выставлено имени
автора,— и потому в I № «Библиотеки»— «Элегия» (стихотворение, напечатанное,
кажется, еще в «Телескопе» за 1835 год), «Сон» (нигде не напечатанное
стихотворение) и «Песня» (напечатанная в I № «Наблюдателя» за прошлый год)
явились с именем г. Бернета 14. Во II № «Библиотеки» — «Элегия» и
три «Песни», из которых последняя была напечатана в V № «Наблюдателя», явились
уже совсем без имени, с примечанием редакции о получении тетради. Что же
касается до трех стихотворений, напечатанных в III № «Библиотеки для чтения» с
именем г. Красова, то они взяты не из тетради, а присланы в Редакцию этого
журнала самим автором, который, досадуя на долговременное непомещение своих
стихотворений, прислал их
409
к нам, вследствие чего прекрасная элегия «Когда порой
свободный от трудов» помещена была еще в X № «Наблюдателя» за прошлый год 15.
Из примечания редакции «Библиотеки» в III № видно, что тетрадь вся; жаль —
значит часть ее утрачена, потому что мы помним там много прекрасных
стихотворений, особенно одно, называющееся «Клара Моврай» 16.
Теперь заглянем в прозаическое отделение «Русской
словесности». «Альпийские виды» — интересный очерк г. Фролова. «Малороссийская
лень» г. Бабака — довольно занимательный очерк малороссийского быта. — «Николай
Сапега», повесть г. Константинова, принадлежит к числу очень хороших журнальных повестей. За нею следует «Иван
Рябов, рыбак архангелогородский» — драматический анекдот г. Кукольника,
превосходное в своем роде произведение. Особенное достоинство этого нового
произведения неистощимого пера г. Кукольника составляет народный язык, доведенный
до крайнего совершенства, и что особенно-то и важно — под русскою
простонародною речью таится русский простонародный ум, русская душа 17.
Мы не можем отказать себе в удовольствии выписать одного места: вот рассказ
матроса о том, как он спас Петра Великого в бурю на Белом море.
Антип. Я милости твоей доложу, что Антип
— первый архангелогородский лоцман, человек бывалый; нашему брату, стало быть,
какое ни есть море — перина; валяешься, сколько душе угодно, сойти не хочется;
бывало и такое, что целый год одежи просушить не успеешь; милость ваша
сумлеваться изволишь, а я доложу о себе, что мне, старику, нахвасть говорить
не приходится. А на ту пору и меня припугнуло, совсем бы обробел, кабы с нами
государя не было. Ну, а тут сам рассудить изволишь: у меня на руках сам государь;
оплошать тройной грех! Дело-то у меня, что у доброго мужа жена — по шелковинке
ходит; другой бы раз я на этакую погоду плюнул, а тут нельзя; государь-то... у
меня государь и преосвященный Афонасий, и всякия набольшия начальства с
Питербурха; нельзя; страх, стало быть, вот как кошка скребет; четыре глаза во
лбу; как сова всё вяжу; голос-то со страху стал больше царского. Он, знаешь,
сам большой мастер нашинского дела; на других-то морях он хозяин; ну, а наше-то
Белое к нему еще не попривыкло. Разыгралось, расходилось, а мы только что вышли
в Унскую губу; тут, стало быть, ветру простор; гору поднимает, пустит, да за нею
другую вдогонку, да еще больше, да еще страшнее, да курчавее; а яхта через
них-то, что через рвы, так и прыгает; знай только угадывай, чтобы гора-то яхте
поклонилась. Потеха!
Омелька. Хороша потеха! У тебя, Антип,
видно, уж такой рыбий норов к морю; а не углядишь, так и поминай как звали.
Аптип. Да что! правда и такое бывало,
нече греха таить, промахнешься, вал-то гребешком и заденет... Мне нипочем, а
ему-то скачала нипочем, да ветер крепчает, морю больно жарко; темь такая, что
зги не видно, мели попрятались, небо ушло; царь-то начал тут приставать: «Антип
да Антип! лоцман да лоцман!» Я все молчу, да знай правлю, да думаю: «Стара
шутка! Гневить тебя, государь, ответами не стану, а ты у меня на руках, у
одного у меня на руках, а я на Белом-то больше твоего смыслю. Казни после за
вину, да мне-то жизнь нипочем, а тебя, моего батюшку, не выдам». Государь
больно осердчал; бежит на меня, да за рупор; я не выдержал, да и кричу: «Не замай!»
Государь пуще прежнего; не стало моей мочи, я перекрестился да, ни жив, ни
мертв, холопской моей рукою хвать его за руку, да и прикрикнул: «Поди, пожалуй,
прочь, я больше твоего знаю и ведаю, куда правлю».
410
Омелька. Ахти, господи, Антип Мироныч!
Как же это ты так небережно обмолвился?
Антип. Сказал, батюшка! сказал, ей-богу, сказал, да
и одурел со страху и жду сам не знаю чего…
Дальше не выписываем и за выписанное просим извинения у
почтенного автора: впрочем: грех пополам, вольно же ему так хорошо писать...
«Маскарад», бойко и резво написанный рассказ,— легкий
очерк большого света 18. В нем играет важную роль какой-то поэт Н —
н, по имени Александр Сергеевич, который, когда его маска называет Алеко и намекает ему о Кавказе и
Бессарабии, принимает это за намеки на свои сочинения... Но это еще ничего...
Странно, что этот Н — н, приехав с маскарада
Вообще, отделение «Русской словесности» в первых трех
книжках хоть куда. В отделении «Иностранной словесности» нашли мы довольно интересную
журнальную повесть «Кальдерон» (Больвера)
и превосходную повесть Марриета «Черт-собака». Мастерская обрисовка характеров,
ловко завязанная и развязанная интрига, чудесный рассказ — вот достоинства
этой повести. Местами пошлость чувствований, тривьяльный взгляд на вещи,
сальность выражения — вот ее недостатки, вероятно, сообщенные ей перево
В отделении «Наук и художеств»
1-го № помещена огромная статья г. Куторги «Естественная история наливочных животных»,
статья интересная по содержанию и хорошо изложенная, но по своей огромности
совсем не журнальная. «Григорий VII» — чрезвычайно интересная историческая
статья. «Науки, художества и искусства * в древней Индии» 20 — статья г. Менцова,
заключающая в себе несколько любопытных фактов, изложенных без всякого взгляда,
без всякой мысли. «Елисавета и Анна, королевы английские» — интересная по
содержанию, но сбивчивая и темная, по отсутствию мысли, статья. «Обращения
соков в растениях» — статья, посвященная слишком частному предмету. Об
отделении «Промышленности и сельского хозяйства», как о предмете, совершенно
нас чуж
411
чем, кроме его острот и шуток, не подкрепленных.
Направление этой «критики», как и всего журнала,— вражда против умозрения,
против мысли и распространение положительных, опытных, наглядных и рутинных
понятий в науке и искусстве. Например: в III № помещена критика по поводу книг:
«Русская история», г. Устрялова. — «Деяния Петра Великого», Голикова. — «О княжестве
Литовском. Какое место в русской истории должно занимать княжество литовское?»,
г. Устрялова. В этой статье, которая почему-то названа критикою, тогда как она
есть только сбор произвольных и притом устарелых мнений об истории, несмотря
на величие такого предмета, как Петр Великий, холодно, апатически изложенных, в
этой статье нападают на мысль об историческом развитии человечества, как
стремлении к совершенствованию, и вместо совершенствования полагают стремление к умножению
физических и умственных наслаждений: мысль энциклопедистов XVIII века!..
Впрочем, в этой статье мы встретили очень дельную мысль, особенно важную, как
опровержение нелепости, распространяемой поверхностными мыслителями, вот она:
«Что такое Россия в отношении к человечеству? — Этот вопрос мы уступаем мнимым
мыслителям, которым дельфийский оракул открыл своим загадочным словом, что России
предоставлено быть обновительницею дряхлого Запада, внести туда новый элемент и
что призвание ее такое же, как призвание германцев и норманнов в средних веках.
Незавидна была бы судьба России быть обновительницею Запада, который, сказать мимохо
Отделение «Смеси» в «Библиотеке для чтения» по-прежнему
свежо и интересно, по уж чересчур однообразно, потому что исключительно
посвящается открытиям и новостям по части естествознания. Отделение
«Литературной летописи» становится все короче и суше: отсутствие веселости,
остроумия, прежних милых шуточек, от которых все животы надрывали, показывает какое-то утомление,
усталость.
Теперь еще одно замечание — о языке «Библиотеки для чтения»,
он нередко грешит против живого русского языка, обличая в редакторе
иноплеменника. Например: «Охотно бы позволил себя сколоть и стерзать, чтобы только убедиться, что я
не сплю». Сколоть и стерзать!.. «Я расскажу тебе после большой смех» — по-каковски
это?.. «Слеза благодарности, которая ЖГЕТ меня под маской» 22 — жгет, пекет, бегет: так говорится разве по финскому
произношению, а по московскому или — что все одно и то же — по великорусскому
говорится: жжет,
печет, бежит...
Несмотря на то, «Библиотека для чтения» все-таки
интересный и охотно, с удовольствием читаемый журнал: в этом-то и заключается
причина его необыкновенного успеха.
Теперь обратимся к «Сыну отечества» и «Отечественным
запискам» 23.
412