69. Четыре вымысла. Сочинение Николая Лутковского. Санкт-Петербург, в типографии И. Бенкена и А. Лыткина. 1834. 220. (12).
Эмилий Лихтенберг. Повесть. Соч. М. Лисициной. Издание второе без прибавлений (??!!). Москва. В типографии С. Селивановского. 1835. Две части: I—165; II—88. (12).1
Les beaux esprits se rencontrent* — говорит французская
236
пословица: правда, истинная правда! Вот два сочинения, принадлежащие особам разного пола, написанные в разные времена (последнее издается в другой раз и без прибавлений), а сколько в них общего, сходного, родного! Добрый дедушка Лафонтен (вечная ему память!) был, для обоих них, образцом и вдохновителем, и весьма естественно, что они далеко отстоят от него в литературном достоинстве, ибо когда же подражатели бывают выше своих образцов или даже равны им?
Мне как-то совестно не познакомить вас хоть сколько-нибудь с красотами этих сочинений, этими красотами, самородными и блестящими, как алмаз! Раскрываю «Четыре вымысла» и читаю: «Подобно охотнику, пробирающемуся в теснине густого леса, Алексей желал сперва раздвинуть ветви Александровых чувствований, чтоб, так сказать, посмотреть, нет ли, в самом деле, за этими ветвями — потаенного логовища змеи, лисицы или тетерева; потом предполагал он, в другой визит, продолжить свое любопытство; а в третий надеялся уже обстоятельно узнать, соперника ли для себя имеет он в Александре, или просто откровенного знакомца». Творец небесный! Раздвинуть ветви чувствований и посмотреть, нет ли за ними потаенного логовища змеи, лисицы или тетерева (уж верно глухого!); сделать целых три визита в чувствования! Ай, ай! да это новый элемент, кроме Августа Лафонтена, элемент восточный, ориентальный — а я и не заметил этого! Это, точно, как будто перевод с персидского. Раскрываю «Эмилия Лихтенберга» и читаю: «— Так по-вашему, решительно нет несчастия? — Есть, сударь! оно, по-моему, состоит в заблуждениях и пороках людей; но от нас зависит предохранить спокойствие чистой совести, с которою никогда и ни в каких обстоятельствах жизни человек не может быть несчастлив.— О! поверьте, сударыня, что много есть людей, которые были всегда игрушкой рока и которые даже против воли впадали в преступления.— Не говорите мне об них; они были игрушка страстей своих».
Каково? Но теоретический догматизм еще не главное достоинство произведения г-жи М. Лисициной: у ней факты всего убедительнее. Она хочет заставить любить добро, ее герои все добры, и зато все женятся и выходят замуж по склонности, по любви и живут богато и счастливо. И посмотрите, как верен, как несомненен приз, предлагаемый сочинительницею: когда кто-нибудь из персонажей ее романа любит глубоко, пламенно, энергически, до безумия, до исступления, и ему изменяет его любезная — вы думаете, бедняжка сходит с ума, застреливается, или просто умирает от отчаяния? Да, как бы не так! Нет — автор тотчас сводит горемыку с другою девушкою и прежде, нежели вы успеете мигнуть глазом или понюхать табаку, заставляет его влюбиться в нее, а ее влюбляет в него — и дело
237
с концом. Правда, некоторые и добрые у него умирают, но это не от чего другого, как от старости—но ведь и то сказать, не два же им века жить! Вы не поверите, как убедительны эти истины в устах автора «Эмилия Лихтенберга», тем более, что они высказаны языком, надо сказать правду, правильным и чистым, хотя нередко и сбивающимся на подьяческий от неумеренного употребления слова «оный» во всех падежах. Но этот маленький недостаток ничего не значит, ибо с избытком выкупается прелестью рассказа, живым изображением характеров, страстей и положений. Решено! с завтрашнего же дня не шутя принимаюсь за себя: стану есть и пить умеренно, спать мало, вставать ровно в пять часов, а ложиться в десять, по утрам наслаждаться природою, плакать и трогаться при виде всего прекрасного, дарить всякого несчастного хоть слезою, если в кармане не случитсяни копейки (что очень часто со мною случается), а пуще всего как можно чаще повторять нравственные правила. Да — мне больше, чем кому-нибудь другому, надо быть добрым: ибо, во-первых, я беден и живу трудом; во-вторых, одинок, что очень скучно; нет, нет! скорее быть добрым, скорее жениться на какой-нибудь прекрасной, образованной, добродетельной, влюбленной в меня, а главное, богатой девушке, зажить бароном и мечтать с милой женою о счастии при любви и под соломенною кровлею, о блаженстве и при нищете, а больше всего о выгоде быть добрым! Советую и вам, любезный читатель, последовать моему примеру, если вы бедны и не женаты!..
238